“А кто мой ближний?”
(Лк 10:29)
Я хотел бы поговорить с вами о милосердном и добром человеке, чья достойная подражания жизнь всегда будет ярким лучом света, докучающим дремлющей совести человечества. Его доброта заключалась не в пассивной преданности какому-либо убеждению, а в активном подвиге по спасению человеческой жизни; не в нравственном паломничестве, достигшем намеченной цели, а в этике любви, которой он руководствовался на своем жизненном пути. Он был добрым, потому что был добрым к ближним. Высоконравственная позиция этого человека нашла свое выражение в маленьком рассказе, который начинается с богословского диспута о значении Жизни Вечной и завершается конкретным примером милосердия и сострадания. Некий человек, сведущий в иудейском законе, задает Иисусу вопрос: “Учитель, что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную?” Незамедлительно следует ответный вопрос: “В законе что написано? как читаешь?” Законник перечисляет: “Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всею крепостию твоею и всем разумением твоим, и ближнего твоего, как самого себя.” На это Иисус дает весьма весомый ответ: “Правильно ты отвечал, так поступай, и будешь жить.” Законник раздосадован. “Но, – могут спросить меня, – неужели знаток закона будет затрагивать вопрос, на который мог ответить даже новообращенный?” Желая оправдаться и показать, что ответ Христа далеко не убедителен, законник спрашивает: “А кто мой ближний?” Законник пытается повернуть дело так, чтобы беседа превратилась в абстрактный богословский диспут. Но Иисус переводит беседу с отвлеченных высот на вполне конкретный поворот опасной дороги между Иерусалимом и Иерихоном.
Он рассказывает историю о “некотором человеке”, который шел из Иерусалима в Иерихон и попался разбойникам, которые сняли с него одежду, изранили его и ушли, оставив его едва живым. По случаю, той же дорогою шел один священник, но увидев его, прошел мимо. Также и левит, бывший на том месте, прошел мимо. Наконец, появился один из самарян, с которыми иудеи старались не иметь ничего общего. Когда он увидел израненного человека, то, побуждаемый состраданием, оказал ему помощь, посадил его на своего осла и привез его в гостиницу и позаботился о нем. “Кто же мой ближний?” – Это любой человек, к которому вы сейчас ближе – таков в сущности ответ Христа. Это любой человек, лежащий на обочине дороги жизни и нуждающийся в помощи. Он – не иудей и не язычник, не русский и не американец’, не негр и не белый. Он – “некоторый человек”, любой нуждающийся на одной из бесчисленных дорог нашей жизни. Так Иисус определяет ближнего, – не с помощью богословского определения, а с помощью жизненного примера.
В чем состояла доброта милосердного самарянина? Почему он всегда будет для нас вдохновляющим образцом добродетели? Мне кажется, что доброту этого человека можно выразить одним словом – альтруизм. Добрый самарянин был альтруистом до мозга костей. Что такое альтруизм? Словарь определяет альтруизм как “заботу и бескорыстное служение на благо других”. Этот самарянин был добрым и милосердным потому, что заботу о других он сделал первейшим законом своей жизни.
Этот самарянин умел быть альтруистом ко всем и всякому, без исключений. Он обладал острым проницательным умом и понял то, что выходит за пределы таких извечных случайностей, как раса, религия и национальность. Одной из величайших трагедий на долгом пути человеческой истории является ограничение заботы о ближнем рамками племени, расы, класса и государства. Бог раннего ветхозаветного периода был племенным Богом, поэтому и этика у того времени была племенная. “Не убий” означало: “не убий своего соплеменника израильтянина, но ради Бога, убивай филистимлян”, греческая демократия распространялась на собственную аристократию, но не на массы рабов, чьим трудом были построены греческие города-государства и т. п. Каковы же опустошительные последствия такого узкого, эгоистического подхода? Они сводятся к тому, что человека мало волнует, что происходит с людьми вне его группы. Если американца волнует только то, что происходит у него в стране, его будут мало беспокоить проблемы народов Азии, Африки или Южной Америки. Не потому ли столько стран участвует в военном безумии без малейшего чувства раскаяния? Не потому ли убийство гражданина вашей страны – это преступление, а убийство граждан другой страны во время войны – это акт героизма? Если белый человек заботится только о своей расе, то он неумышленно пройдет мимо негра, личность которого втоптали в грязь, у которого отняли чувство собственного достоинства и бросили умирать на обочине дороги. Несколько лет тому назад машина, на которой ехало несколько членов баскетбольной команды из негритянского колледжа, попала в аварию на одной из автострад на юге страны. Серьезно пострадало трое молодых людей, срочно была вызвана скорая помощь. Но прибывший на место происшествия белый водитель скорой помощи безапелляционно заявил что он негров не обслуживает, и уехал прочь. Проезжавший мимо на автомобиле человек великодушно доставил парней до ближайшей больницы, но дежурный врач зло сказал: “Мы не принимаем ниггеров.” Когда же пострадавших, наконец, доставили в больницу “для цветных” в городке, находившемся за пятьдесят миль от места происшествия, один из них был уже мертв, а двое других скончались спустя тридцать и пятьдесят минут. Наверное, всех троих можно было бы спасти, если бы помощь была оказана вовремя. Это только один из тысячи случаев бесчеловечности, которые представляют собой немыслимые проявления варварских последствий племенной, национальной и расовой этической ограниченности.
Трагедия такого узкого провинциализма заключается в том, что мы смотрим на людей, как на каких-нибудь абстрактных существ или просто, как на вещи. Чрезвычайно редко мы видим в людях их подлинные человеческие качества. Духовная близорукость ограничивает наш кругозор внешними случайностями. Мы воспринимаем людей как иудеев или язычников, католиков или протестантов, китайцев или американцев, негров или белых. Мы забываем, что все они – наши братья, созданные из одного и того же материала по образу и подобию Божию. Священник и левит видели только окровавленное тело, а не человека – такого же, как и они. Но добрый самарянин всегда будет напоминать нам о необходимости удалить катаркту провинциализма с наших духовных глаз и увидеть в человеке человека. Если бы самарянин увидел в израненном человеке прежде всего иудея, он бы не остановился, ибо иудеи и самаряне не желали иметь между собой ничего общего. Но он увидел в нем прежде всего человека, который был иудеем лишь волею случая. Добрый ближний не обращает внимания на внешние случайности и видит те внутренние особенности, которые делают людей людьми, а следовательно, братьями.
Этот самарянин умел быть альтруистом, лишенным осторожности. Он рисковал своей жизнью, спасая брата. Возникает много предположений, когда мы спрашиваем, почему не остановились священник и левит. Быть может, они не могли задерживаться, поскольку торопились на важное церковное собрание. Быть может, религиозные правила запрещали им прикасаться к человеческому телу в течение нескольких часов перед исполнением своих храмовых обрядов. Или, может быть, они спешили на учредительное собрание некой ассоциации по улучшению иерихонской дороги. Разумеется, и в этом могла быть потребность, – ведь недостаточно оказать помощь израненному человеку на иерихонской дороге, также важно устранить условия, делающие разбой возможным. Филантропия похвальна, но для филантропа это не должно служить поводом к тому, чтобы пренебрегать тем экономически несправедливым положением дел, которое делает филантропию необходимой. Может быть, священник и левит как раз и считали, что лучше устранить саму причину несправедливости, нежели увязнуть в разрешении отдельно взятого следствия. Таковы вероятно причины того, почему они не остановились. Однако есть и другая вероятность, часто упускаемая из виду, – они могли просто испытывать страх. Иерихонская дорога была опасной. Когда мы с миссис Кинг были в Святой Земле, то взяли напрокат машину и отправились из Иерусалима в Иерихон. Мы медленно ехали по этой извилистой горной дороге, и я сказал жене: “Знаешь, теперь я понимаю, почему Христос выбрал эту дорогу в качестве фабулы для своей притчи.”