Трости надломленной не переломит и льна курящегося не угасит.
Матфея 12:20
Представь себе субботний полдень. За окном октябрь. Все, что было нужно, ты уже сделал. Впереди полдня и никаких обязательств. Свободное время выпадает не так уж часто, если такое вообще случается. Поэтому ты размышляешь, чем заняться. Берешь газету в надежде найти неплохую идею. Кино? Ничего стоящего не показывают. Телевизор? Его можно посмотреть в любой день. Стоп. А это что такое? Одно объявление все-таки привлекло твое внимание.
Выставка картин «Надломленная трость и курящийся лен» С 14.00 до 16.00, Суббота
Библиотека им. Линкольна
Хм… Когда ты последний раз любовался искусством? Надломленная трость и курящийся лен? Наверное, что-нибудь о природе. В любом случае, прогуляться не помешает.
Решено. Ты откладываешь газету в сторону, надеваешь плащ, берешь перчатки.
Вот ты уже входишь в библиотеку, и тебя встречает запах старых книг. За столом скучает сотрудница хранилища. Волосы собраны в пучок. Карандаш за ухом. Студент кинул рюкзак себе под ноги и принялся за изучение каталога. На ближайшем
столе тебя вдруг заинтересовала подшивка старых журналов «Life». Ты уже вытащил один с Трумэном на обложке, но тут же твой взгляд упал на вывеску, напоминавшую об изначальной цели визита. «Надломленная трость и курящийся лен», — читаешь ты и все-таки направляешься к нужному залу. Проходишь по переходу, отворяешь двойные тяжелые двери и входишь внутрь.
Комната совсем не велика. Такая милая берлога. По стенам стеллажи, на стеллажах книги. В камине потрескивают дрова. Парочка мягких кресел манит провести время с книгой в руках. Может быть, позже, решаешь ты. Прежде всего
искусство.
По периметру комнаты — картины. Все в рамах. Все довольно яркие. Все на мольбертах, расставлены попарно тыльной стороной друг к другу. Ты кладешь перчатки в карман плаща, вешаешь его на крючок и принимаешься разглядывать
первое произведение.
Это портрет прокаженного. Он в самом центре холста. Сутулится как горбун. На руке не хватает пальцев. Одет в лохмотья. Тянется к тебе, просит милостыню. Лицо он прячет за рваным воротом, видны только глаза, полные боли. Вокруг него
разношерстная толпа. Отец пытается отвести подальше своего любопытного сына. Какая-то женщина прокладывает себе путь и спотыкается на ровном месте. Мужчина озирается на бегу. В названии картины мольба попрошайки: «Если
захочешь, сможешь… »
На следующем холсте тот же самый прокаженный. Однако сюжет поменялся самым драматическим образом. И в названии всего одно слово: «Хочу». Здесь прокаженный стоит выпрямившись. Вытянув руку, разглядывает ее — все пальцы на
месте. Лохмотьев как не бывало. На лице улыбка. Да и толпа куда-то исчезла. Лишь чья-то одинокая фигура рядом. Лица не разглядеть. Видно только, как человек положил руку на плечо исцеленному. «Да уж, природой на этой выставке и не пахнет!» — шепчешь ты и поворачиваешься к следующей картине.
На ней кисть художника изобразила женщину средних лет. Пытается перепрыгнуть пропасть. Платье разорвано. Тело бьет дрожь. Лицо побледнело. Кажется, она напугана до смерти. В глазах отчаяние. Протягивает руки, пытаясь ухватиться за край скалы. На уступе виден мужчина. Можно разглядеть только ноги, сандалии и подол одеяния. На табличке под холстом слова женщины «Если бы только…»
Ты направляешься к следующему полотну. Эта же женщина, но уже стоит. Почва под ее босыми ногами не колеблется. Лицо наполнено жизнью. Взгляд поднят на людей, полукругом стоящих чуть поодаль. Здесь же тот человек, до которого она хотела дотянуться. Подпись? Его слова: «Мужайтесь… »
Следующий портрет довольно сюрреалистичный. В глаза бросается искаженное человеческое лицо. Рыжие волосы разметались на алом фоне. Голова растянута и набухает книзу, образуя форму груши. Глаза представляют собой две
перпендикулярные щели, в которых мерцают тысячи крохотных зрачков. Уста застыли в пронзительном крике. И тут ты замечаешь нечто странное: этот дикий вопль населен сотнями каких-то паукообразных тварей. Царапая друг друга когтями, они отчаянно карабкаются вверх. Их крик вынесен в название картины: «Поклянись Богом, что не будешь мучить меня!» Под впечатлением ты идешь дальше. Тот же самый человек. На этот раз черты лица гармоничны. Дикий огонь в глазах погас, взгляд спокойный и мягкий. Уста умолкли. И надпись объясняет внезапно обретенный мир: «Свободен». Человек слегка подался вперед, будто к кому-то прислушивается. Рука оглаживает подбородок. С запястья свисает скоба цепи — разорванной цепи. На другом портрете бедно одетая женщина съежилась перед толпой разгневанных мужчин. Они грозятся побить ее камнями. Но на следующем полотне эти камни уже лежат на земле. Почти весь двор заполнен ими. Здесь же сама преисполненная удивления героиня и улыбающийся мужчина. Сидит в стороне и что-то рисует на пыльной земле.
Еще на одной картине паралитик на соломенном тюфяке. Убеждает своих друзей не останавливаться, не сдаваться, а нести его в какое-то строение, полное людей. На следующем холсте парень уже сам взвалил свой тюфяк на плечи и, довольный, выходит из заветного дома. Вот еще полотно: какой-то слепец кричит на раввина. В следующем сюжете он же кланяется тому, на кого только что повышал голос. По всей галерее последовательность повторяется. Две картины — на одной
человеческая боль, на другой — обретенный мир. Свидетельства о «до» и «после» встречи, изменившей жизнь. Сюжет за сюжетом душевное спокойствие поглощает горе. Счастье затмевает боль. Надежда преодолевает удары судьбы.
Но есть еще одна картина в самом центре зала. Она отличается от всех остальных. На ней нет лиц. Нет людей. Художник опустил свою кисть в краску древнего пророчества и вывел два простейших предмета — тростинку и льняной
росток.
Трости надломленной не переломит и льна курящегося не угасит (Мф. 12:20).
Есть ли что-либо более хрупкое, чем надломленный тростник? Посмотри на поломанные соломинки на глади воды. Некогда высокие, стройные, упругие стебли прибрежной травы изогнуты и беспомощны.
Ты чувствуешь себя поломанной тростью? Ты уже и не помнишь, когда стоял прямо, расправив плечи, подняв голову? Было время, ты горделиво возвышался над течением, был крепким, прочно укорененным в русле реки веры.
Потом что-то произошло. Тебя сломали…
грубое слово,
гнев близких,
предательство любимого,
собственная неудача,
жестокость религии.
И вот ты изранен, измучен, избит. Упрямый тростник, когда-то торчавший задорно и прямо, унижен, изогнут, затерян среди камыша. Или угасающая лампа. Есть ли более сильный символ наступающей смерти?
Некогда горевшая ярким огнем сейчас едва мерцает и тлеет. Еще теплая от вчерашней страсти, но пламени уже нет. Еще не холодная, но уже и не горячая. Как давно ты был объят пламенем веры? Ты ведь еще помнишь, как оно освещало твой
путь?
Но вот налетел ветер… Холодный ветер, жестокий. Он завывал, что твои планы безрассудны и глупы. Мечты — надменны и идеалистичны. Он ворчал, что ты пытаешься бросить вызов основам, многократно проверенным временем.
Этот ветер терзал тебя снова и снова. Да, какое-то время ты держался молодцом, стоял насмерть. Может быть, даже довольно долго. Но бесконечные порывы все били и били по твоему трепещущему огню. Тьма была уже в двух шагах.
Надломленная трость. Тлеющий лен. Общество знает, как поступать с такими, как вы. У мира есть свое место для раненых и медленно гаснущих. Он разрывает их в клочья. Он подавляет последнюю искру.
Но художники, рисующие на темы Священного Писания, уверяют нас, что Бог не такой. Снова и снова они изображают на холсте нежное прикосновение Создателя. У Него есть Свое место для изломанных и изнуренных ударами этого мира. Господь — Друг раненых сердец. Господь — Хранитель твоей мечты. Это главный сюжет Нового Завета.
Это главный сюжет нашей выставки.
Напоследок еще раз пройдемся по галерее. Постараемся разглядеть, как Бог встречает людей в точке невыносимой боли. И мы увидим, как сбывается пророчество. Мы увидим, как поломанная тростинка выпрямляется, а угасавшая
лампа вновь занимается огнем.
Такая вот коллекция искусства. Кстати, твой портрет там тоже есть. Можешь сам посмотреть. Вот он, с краю. Как и все на двух подставках. Но в отличие от других холсты еще чистые. Внизу на табличке уже есть твое имя. А рядом с мольбертом — краски и кисть…
Из книги “Он все еще двигает камни” , Макс Лукадо