Прошел ровно год после трагических событий, которые оставили шрам не на теле, а в душе всей Украины. К этому шраму добавилась глубокая, кровоточащая рана, нанесенная подло, цинично, с особой жестокостью и удовольствием не то «братьями», не то «соседями». Война в Донецкой и Луганской областях продолжает пожирать тела и души жителей Украины и России. Мы телом живем в Ровно, на Западе Украины, а душой – на Востоке. По другому, не можем.
Сегодня многие задают два вопроса: не напрасно ли погибла Небесная сотня и что изменилось после революции достоинства? Я хочу дать ответ, в первую очередь, себе и тем, кто хотел бы услышать ответ на эти вопросы.
Но перед этим немного воспоминаний о тех трудных 94 днях. Прошел год, но воспоминания настолько реальны, что мне кажется, что я сегодня просто оказался в будущем…
После зверского избиения парней и девчонок на центральной площади страны на Майдан вышло около 1000000 украинцев. Это был первый проблеск того, что наша страна еще жива. Люди со всех регионов ехали в Киев, чтобы ясно донести волеизъявление народа бандитскому режиму.
Мы вчетвером приехали на Майдан после второй попытки силовиков разогнать митингующих. Решение приняли спонтанно. Сборы были короткими. Вечером решили, утром уехали.
От вокзала в Киеве решили идти пешком. Первые впечатления были от обломков статуи Ильича – вождя мирового терроризма. Возле нее фотографировались люди, кто-то отбивал себе кусочек на сувенир. На Майдане нашли молитвенную палатку. В палатке были незнакомые нам люди, но уже через минуту мы чувствовали себя родней. В палатке и возле нее почти постоянно шла молитва. Тут же готовили чай, бутерброды. Одни люди уходили, другие приходили. Никто никем не командовал. Никого не нужно было просить о помощи, ее предлагали мгновением раньше. Никто не отлынивал. Никто не интересовался конфессиональной принадлежностью.
Я помню, как к нам зашел иранец и на ломаном русском молился об Украине и об Иране. Потом был гость из Армении. Он сказал, что посещает Апостольскую церковь Армении. В это время со сцены звучали проповеди православных священников, ксендзов, время от времени весь Майдан молился молитвой «Отче наш». К палатке подходили люди. Кто-то поговорить, кто-то просил Новые Заветы. Один человек просил дать ему книгу Откровения. Некоторые просто подходили попить чай, взять бутерброды.
Атмосфера Майдана была удивительной. Здесь не было привычной столичной спешки, поэтому каждый был готов прийти на помощь в любую минуту. Огромное количество трезвых людей в течение трех месяцев. Было непривычно без такого привычного и такого мерзкого русского мата. Слово «извините» на русском или украинском звучало наиболее часто. Мы работали в Киеве всю зиму, поэтому на Майдане были много раз.
Я помню одно Вече. Майдан был переполнен. Клаустрофобией не страдаю, но почувствовал себя неуютно. Мы двигались в потоке от выхода из метро, как течение в большом море. Навстречу нам двигался такой же поток. Я зацепил локтем человека из встречного потока, но не успел открыть рот, как молодой человек, повыше меня ростом, сказал: «Извините».
Поражала чистота. Во многих местах уже не было брусчатки, но и там было все убрано под метелочку. Постоянно приезжали, приходили люди, которые несли продукты, вещи, медикаменты. Особенно удивляли большие прозрачные ящики, в которые постоянно опускали купюры, чаще всего большие. Народ дико устал не доверять, но здесь на Майдане было пространство доверия.
Как-то вечером познакомились с парнем из Ровно. Он хотел съездить домой, но не было денег на маршрутку. Он дал мне в руки каску. Армейскую, тяжелую каску. «Возьмите, я в ней провел все время». Я подержал ее в руках, потом дал ему денег на дорогу и вернул каску. «Это слишком дорогая вещь, она стоит намного дороже, чем билет до Ровно».
17 февраля мы должны были вернуться в Киев, но дороги уже были перекрыты нарядами милиции, поэтому мы остались дома. Молились вслух, тихо, мысленно, почти без перерывов. Вечер провели у телевизора. Муж моей сестры, диакон киевской евангельской церкви вместе с другом приехали на Майдан. Мы были на связи. Штурм уже начался. Какое-то время не могли дозвониться, потом позвонил Валера и сказал, что его немного зацепило, а Вова ранен серьезно.
Позже мы узнали. Они зашли, помолились в палатке, и пошли к линии противостояния выносить раненых, которых были десятки. Дойти не успели. Две вспышки от разрыва гранат. Валеру поранило осколками, а у Володи была перебита нога. Врачи сказали, что шансов сохранить ногу, нет. Через день Володю вывезли в Ровно.
В ту ночь, с 18-го на 19-е мы не ложились спать. Молились и плакали. Плакали и молились. Телеканалы отключали. Потом связь возобновлялась. Как же долго не наступало утро. Нам рассказали позже о потрясающей истории. В тот день по всей Украине гидра в последних конвульсиях, прикрываясь погонами, останавливала машины, стреляла по автобусам, двигавшимся к Киеву. Мужчины со всех регионов, кто как мог, добирались в Киев. Уже утром, когда светало, кто-то крикнул, что со стороны почти пустой баррикады приближается большая группа «титушек». Несколько десятков защитников, еле держась на ногах, направились к баррикаде. То, что они увидели, повергло их в шок. Группа мужчин с дубинками в руках, не доходя до баррикады, упали на колени и со слезами просили прощения, что не смогли прибыть раньше. Всю ночь они добирались со Львова. Плакали и те, и другие.
А потом было 20 февраля. С утра я уехал в центр по делам. Возвращаясь, в маршрутке услышал, что уже более 50 погибших. После затишья 19 февраля, казалось, что наступит перелом. И он наступил, но очень дорогой ценой.
Через неделю, вместе с детьми и друзьями мы поехали в Киев. Я сказал детям: «Это наша история и вы должны видеть все своими глазами». Запах гари стоял и через неделю. Жуткое зрелище представлял сгоревший Дом профсоюзов, в котором заживо сгорели люди. Тысячи людей были на Майдане. У многих по щекам катились слезы. Скорбь, боль, смерть. Но самым потрясающим были тонны живых цветов. Я никогда в жизни не видел такого количества живых цветов. Их приносили и складывали горами на месте, где были расстреляны защитники Украины.
Это и была первая кровь, первая уплата за свободу.
Так не напрасно ли погибла Небесная сотня?
Изменилась ли Украина?
Я стал свидетелем одного эпизода. На лавочке, возле детской площадки расположились пообедать два человека без определенного места жительства. Покушав, они собрали бумаги, пакеты и аккуратно выбросили в мусорный ящик. Когда они ушли, возле лавочки было абсолютно чисто.
Это было в Киеве. В метро у аппарата, который выдает жетоны, стояло несколько человек. Аппарат не принимал измятые купюры. Мужчина, разменяв купюру в 10 гривен, предложил жетоны, вместо аппарата. Это было сделано просто и искренне. Было впечатление, что этот человек позаботился о своих родственниках.
Меня поразило то, что произошло во время снегопада, который этой зимой парализовал Юг Украины. Со службами МЧС все понятно. Это была их работа, которую они выполняли, стараясь изо всех сил. Но, что заставило сотни владельцев джипов, выехать на трассы и ночь напролет спасать из снежного плена застрявшие “Жигули”, “Москвичи”, “Ланосы”?
Совершенно незнакомые люди с разных концов страны бесплатно сдают свое жилье беженцам. Во многих случаях соседи приносят приехавшим еду, одежду, игрушки для детей, помогают финансами. Таких случаев тысячи.
Тысячи тонн продовольствия, одежды, обмундирования, медикаментов куплены и доставлены волонтерами нашим солдатам, жителям Востока Украины, переселенцам. И не нужно говорить, что это не страна изменилась, а волонтеры. Мы и есть волонтеры. Мы и есть страна.
Я видел сотни, нет тысячи людей, плачущих о незнакомых им людях, погибших на Майдане и на войне. Я вижу плачущих мужчин, и это говорит мне, что Бог изменяет нас изнутри. Когда я вижу телеведущих главных каналов страны, которые напрасно пытаются сдержать слезы, а иногда подавляя рыдания, берут интервью у участников программы, я понимаю, мы уже изменились. Когда я слышу призыв к молитве о стране из уст ведущей в конце программы новостей, я понимаю, что не зря погибла Небесная сотня.
В стране война. Много жестокости, страданий, горя. Но мы стали добрее. Я каждый день вижу людей проявляющих участие к нужде других. Меня поражают инвалиды, которые разбитыми параличом руками вяжут теплые носки солдатам. Четырнадцатилетняя девочка с диагнозом «аутизм» обстригла свои длинные волосы, продала и на вырученные деньги купила теплые вещи нашим защитникам. Церковь евангельских христиан отменила занятия в Воскресной школе и разместила во всех классах более 30 беженцев с Луганской области. Тысячи людей бесплатно вяжут защитные сетки, изготавливают беспилотники, готовят сухие борщовые наборы, и этот список бесконечен. Миллионы христиан всех деноминаций круглосуточно молятся о ближних, которые отдают свою жизнь, и о врагах.
Если мы будем внимательны, очень многое изменилось. Конечно, это только начало. Нужно много работать, во первых над собой, прежде чем требовать изменений от других. Нам всем нужно понять, что страна – это я, а не кто-то там, в Киеве или в городской администрации. От меня зависит, каким будет новый день для меня, моей семьи и моей страны. Негатива, беды, горя еще очень много. Добра, ответов на молитвы, чудес, побед, веры, надежды и любви намного больше. Только важно это заметить. Когда фокусируешься на проблеме, она разрастается на глазах. Нам нужно смотреть выше. Для Бога смерть дочери начальника синагоги лишь сон и наши проблемы, которые нам кажутся Эверестами – только мелкие неровности на поверхности.
В конце девяностых я жил в Грузии. Хотя в то время там не было реформ, но все равно их отношение к жизни отличалось от нашего. Я помню слова, выгравированные на каменных плитах мемориала: «Прежде, чем проклинать темноту, зажги хотя бы одну свечу». Если горит хотя бы одна свеча, это уже не мало.
Именно об этом говорит Христос в Нагорной проповеди: «Вы – свет миру. Город, который стоит на горе, не может укрыться от глаз. Когда зажигают светильник, не под горшок ставят его, но на подставку – и он светит всем в доме. Пусть так же светит свет ваш среди людей, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли вашего Небесного Отца» Евангелие от Матфея 5:14-16.
Михаил Дубовик